Моя улица

Улица Октябрьской революции

Уфу свою я очень любила. Все в ней было знакомо, понятно, мило сердцу. Жили мы в деревянном купеческом доме с резными наличниками когда-то принадлежавшим уфимскому купцу Кондратьеву. Кроме фамилии ничего об этом купце узнать не удалось. Но, судя по всему, торговал он успешно и жил в достатке. О доме в интернете нашла скудную информацию:    многоквартирный, одноэтажный, с площадью 124,6 кв. м., сдан в эксплуатацию в 1917 году. Данные эти опубликовал УК ЖКХ в 2015 году на основании документов советского периода. Значит, моему дому более 100 лет, и он пока стоит на улице Октябрьской революциии

Дом у купца был большой, состоял из пяти комнат и просторной веранды. Парадный вход выходил во двор, а еще один попроще – в полисадник с яблонями. Мама рассказывала, что в ее детстве (примерно, до 1927 года) весь двор, каретники, сарай и маленький домик управляющего делами (контора) купца Кондратьева сохранились еще в первозданном виде. Даже спустя 10 лет после революционных событий купеческая усадьба оставалась почти нетронутой. Двор отделяли от улицы высокие двухстворчатые характерные уфимские ворота, при которых стояла будка сторожа. Впоследствии домик управляющего (мама в детстве его называла «маленький домик»), будку сторожа и створки ворот снесли, а вот каретники, превратившиеся в гаражи и сараи – остались. Дедушкина семья располагалась как раз в «маленьком» домике, приютившимся на краю глубокого оврага. Между домом купца и конторой был участок свободной земли, где семья высаживала картофель. Позднее на этом участке построили деревянный детский сад №40, куда я ходила в детстве. От ворот усадьбы сохранились две тумбы, к которым во время государственных праздников прикрепляли красные флаги. Позднее во дворе построили два соломитных дома, в которых до 1937 года жили геологи, рабочие. Большинство из них были подвергнуты репрессиям и сгинули навсегда. После 1937 года и Отечественной войны их сменили врачи, служащие и изгнанные со своей родины крымские татары.

Эпоха отразилась в нашем дворе, как в зеркале…

Мне очень нравился просторный двор, в котором разместились маленький скверик, проезжая часть, сараи на краю, овраг за сараями и большая круглая клумба с бабушкиными георгинами перед нашей калиткой. Это была неповторимая территория моего детства.

.Я любила поливать цветы с бабулей и собирать ранетки с дерева, на которое забиралась по лестнице, устраиваясь на крепкой ветке. Мы набирали по нескольку ведер ранеток, и бабушка с удовольствием раздавала их соседям. Из оставленных для себя ранеток бабушка и мама варили варенье, в котором ранетки прямо с «палочками» плавали в прозрачном сиропе. Мне поручали собирать пенки с кипящего варенья, и это было так вкусно. Иногда мама, тоже очень любившая пенки, подходила полакомиться, но, увы, не всегда успевала.

Врез: Улица Октябрьской революции (в прошлом Большая Казанская — по названию дороги из старого города на Казань) была одной из главных улиц города, она принадлежит к числу стариннейших в Уфе и памятники истории и архитектуры встречаются здесь буквально на каждом шагу. Казанская, или Большая Казанская, соединяла старую часть города с ее новым центром — Верхнеторговую (Гостинный двор) и Нижнеторговую площади, по ней проходило интенсивное движение гужевого транспорта. На улице находилось множество недорогих трактиров, харчевен и магазинов. Улица являлась не только транзитной дорогой, а, в какой-то мере, и лицом города. В середине XIX в. она была вымощена булыжником, а позднее закрыта для транзитау.ш….

Мое детство пришлось на середину двадцатого века, на космическую эпоху. Уже остались позади сталинские репрессии, отгромыхала великая война, сложилось содружество социалистических стран, казалось, что впереди ждет чудесное, светлое коммунистическое завтра.

Правда, по улицам на четырехколесных тележках еще передвигались безрукие и безногие инвалиды, а в электричках пели песни за копейки и подаяния несчастные люди, потерявшие в войну дом, близких, надежды… и было много нищих. Мы, детвора, не испытывали удивления, видя этих людей, мы росли рядом с их бедой, и, конечно, нам было их жалко и немного страшно. Но войны мы уже не знали, голода и страха не испытывали, а потому не понимали, что были свидетелями последствий самой страшной человеческой трагедии всемирного масштаба…

В моем раннем детстве улица Октябрьской революции еще была вымощена булыжником, по которому отбивали свои песни веселые подковки лошадей. Никакого шума машин, а только покрики извозчиков, да разносчиков молока, точильщиков, старьевщиков. Проезжую часть от пешеходной отделяли земляные насыпи и неглубокие канавы вдоль всей улицы. В этих канавках весною и после обильных дождей можно было пускать кораблики из щепок, а насыпи были покрыты зеленой травкой. Практически через каждые сто метров были установлены колонки, из которых окрестные жители набирали воду. Водопровод был тогда еще не во всех домах.

Позднее появился асфальт на дороге и тротуары вдоль нее, на которых мы с ребятами рисовали классики и самозабвенно «отпрыгивали» десяток конов, среди которых были и прохождение классов на двух ногах, и на одной, подряд и через клетку, и согнувшись («горбатый») и еще до бесконечности. Не помню, чтобы эта увлекательная игра хоть однажды была доиграна до конца. А еще по гладким тротуарам носились мальчишки на велосипедах (и мой брат тоже), и однажды вечером меня переехал на своем велосипеде большой мальчишка, которого все звали Цибулей (вероятно, по фамилии).

А как я любила стоять с ребятишками в воротах двора, наблюдая за движением повозок с лошадками и машин по Октябрьской! Помню, как ждали мы старьевщика, как неслись к воротам на звуки похоронных процессий, следовавших к Сергиевскому кладбищу.

— Хоронят! –кричал кто-то из востроглазой ребятни, и вся ватага наперегонки неслась к воротам наблюдать за скорбным шествием.  Каждый раз процессия двигалась сопровождаемая одной и той же скорбной музыкой, исполняемой оркестром, состоящим из нескольких труб и большого барабана. Но мы не сопереживали чужому горю, а с любопытством разглядывали происходящее.

Двор наш объединял три дома: два двухэтажных с коммунальными квартирами и мой дом, где проживало три семьи. Почти всех мы знали пофамильно. Ко многим не раз и в гости хаживали. Жили тогда люди дружно. Вместе двор свой облагораживали: отгородили заборчиком маленький тенистый скверик с беседкой в центре двора, построили для малышей деревянную горку, а для подростков поставили теннисный стол и турник. Бабушка клумбу георгинами засадила. Было нам, детям, где поиграть и чем заняться на улице!

Там, где сегодня пролег проспект Салавата Юлаева, на углу Октябрьской и ул. Воровского, стояли дома, в которых жили наши с братом одноклассники. Во двориках этих домов кипела жизнь, стояли дровяные сараи и столы, на которых взрослые мужчины после работы играли в домино и шахматы.

Во дворе дома на перекрестке улиц Октябрьской и Воровского находилась продуктовая лавка, куда бабушка частенько отправляла меня за бочковой селедкой или килькой. Вижу, как сейчас, картинку: зимний вечер, сумерки, и я несусь по улице с зажатыми в кулаке монетами. Вот влетаю в лавку, слабо освещенную одной лампочкой, подхожу к прилавку, здороваюсь. Озвучив бабушкино поручение, поднимаюсь на цыпочки и с любопытством рассматриваю, как продавщица выбирает в деревянной бочке, охваченной двумя железными ободами, жирную рыбину, как заворачивает ее прямо с прилипшими к чешуе шариками кориандра в грубую коричневую бумагу, и, наконец, вручает мне сверток и сдачу.  С той же скоростью я лечу домой, вдыхая по пути аромат соленого лакомства и предвкушая, как мы ее будем есть сейчас с горячей картошечкой, политой подсолнечным маслом… В этой же лавке продавали и самую дешевую, всенародно любимую мини-рыбку-кильку, которую мы съедали, откусив сначала хвостик, а потом вприкуску с горбушкой черного хлеба прямо с косточками съедали до головы. И как это было вкусно!…

Иногда меня отправляли в дальнюю булочную за хлебом и сахаром — рафинадом в коробке. Надо сказать, что сахар мы покупали либо в виде кусков, либо песка. Для твердого кускового сахара в доме были специальные щипчики, которыми надо было откалывать от большого куска маленькие кусочки и есть их вприкуску с чаем. А булочная находилась далеко: надо было спуститься ниже завода горного оборудования (бывшего завода Гутмана) и повернув налево, дойти почти до крупяной мельницы. Запах перемолотых круп мне не нравился, и я всячески «отлынивала» от таких дальних походов.

Позднее на нашей улице проложили асфальт и возле пожарной части построили два пятиэтажных дома, в одном из которых открыли продовольственный магазин. Там мы, дети, покупали любимейшие лакомства – маленькие квадратные брикетики: «какао» и «кофе» с молоком и сахаром» по 8 -11 копеек. Мы их грызли с огромным удовольствием, это было наипервейшее лакомство. Мы всегда делились своей «добычей», кусали по очереди и не боялись, к слову, никаких инфекций…

Овраги

Увлекательным приключением детства было путешествие по оврагам. Их было несколько. В один мы спускались прямо с задней части нашего двора по обрыву за сараями. Это было страшно, потому что овраг весь порос непроходимым кустарником, и ветки били по лицу, а под ногами что-то хрустело и шуршало. Но зато в овраге был совершенно незнакомый мир, который очень хотелось исследовать. По дну оврага протекал небольшой ручеек. В который не стоило попадать ногами, на противоположном склоне мы видели незнакомые домики и дворы, огороженные заборчиками. Во дворах лаяли собаки, слышались незнакомые голоса. Но, главное, в овраге мы находили удивительные штуковины. Были тут и жестяные баночки, и ухват без ручки, какие-то мелкие стеклышки… А пару раз мы находили настоящие человеческие черепа темно-коричневого цвета с желтыми зубами. Мальчишки бегали за нами с этими черепами, подвывая утробными голосами, а мы с визгом убегали от них врассыпную. Так что, анатомию мы изучали уже лет с шести. Отчаянной девочкой я не была, и поэтому с тем же рвением, с каким забиралась в овраг, старалась вовремя выбраться из этих дебрей. А вот мой брат рассказывал, что они с мальчишками проводили в оврагах уйму времени, тщательно их исследуя, и однажды нашли там даже настоящую боевую саблю времен Гражданской войны.

Еще один большущий овраг шел с другой стороны от Октябрьской и пересекал улицу Воровского. Туда мы с классом ходили собирать металлолом и набирали его много, с грохотом волоча трубы, кастрюли, ведра, обода от бочек и подобные железяки по Воровского к нашей 5-ой школе. Обычно это событие происходило в первые теплые сентябрьские дни. Горы лома заполняли школьный двор, каждая гора принадлежала какому-то классу и выбранные лица строго охраняли классное сокровище. Потом каждую гору взвешивали и становилось ясно, чей класс победил. Помню, что однажды и наш 2 «Б» выдал рекорд, и радость победы было не описать словами.

Третий овраг находился под горой, где возвышался Монумент Дружбы, и по его дну бежала быстрая и грязная речушка Сутолока, которая впадала в Белую. Над рекой был мостик с перилами, за которым начиналась улица Сочинская. В этот овраг я не спускалась, но по мостику над ним ходила часто к своим родным на Сочинскую.

Иногда бабушка брала меня с собою «в центр» или «в город». Одевались лучшие наряды, переплетались косички, обувались розовые туфли «на выход», и мы, чинно взявшись за руки, шествовали вдоль всей Октябрьской наверх к улице Ленина. По пути я заглядывала в окна домов, а бабушка строго замечала:

— Прекрати! Любопытной Варваре нос оторвали! У всех своя жизнь. Разве тебе было бы приятно, если б кто-то заглянул в твое окно?

Я слушала бабулины замечания, рассказы и одновременно перескакивала через камешки и трещинки в асфальте («Ноги не переломай»); задавала вопросы («Это детский дом, здесь живут несчастные дети, потому что у них нет родителей»…), и за этими занятиями дорога «в город» незаметно заканчивалась…

Самым притягательным зданием в «городе» был, конечно, для 5-6 летней девочки магазин «Детский мир», где на первом этаже продавались игрушки, велосипеды, а на втором – детская одежда. Второй этаж интересовал мало, а вот уйти с первого без новой игрушки было трудно. По этой причине в «Детский мир» мы ходили обычно с мамой. Бабушка посещала магазин «под «Башсоюзом» и бывший «Торгсин», где можно было купить продукты, которых не было в лавочках на нашей Октябрьской. Так что, наши с бабулей интересы редко совпадали.

ВРЕЗ: Торгсин (Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами) – организация, занимающаяся обслуживанием гостей из-за рубежа и советских граждан, имеющих «валютные ценности» (золото, серебро, драгоценные камни, которые можно было обменять на валюту). Создано в 1931 году, ликвидировано в 1935.

После того, как необходимые товары и покупки были приобретены мы возвращались домой тоже пешком, и крайне редко, на автобусе. Такие походы мне очень нравились и воспринимались они как интересное путешествие в мир Большой Уфы.

Е.П. Замрий